Кто сможет помочь ребёнку, который пытался совершить самоубийство?

Современный человек не станет оспаривать утверждение, что нельзя оставаться равнодушным к детским проблемам, какими бы незначительными они не казались с позиции взрослого. Но если все же случилась беда и несовершеннолетний сделал попытку лишить себя жизни, как не допустить повторения? Кто может протянуть надежную руку и навсегда отвести от края? Ответы на эти вопросы искал наш корреспондент.

Страх навсегда

Марина и Вадим (здесь и далее имена изменены) познакомились еще в студенчестве. Будущий инженер, бредящий походной романтикой, подтянутый и стройный, сразу украл сердце девушки, и Марина не могла представить себе, что может выйти замуж за кого-то другого. Через некоторое время после свадьбы на свет появился Егорка. Вадим гордо именовал себя "отцом человека" и души не чаял в сыне. По мере того как малыш рос, отец стал прививать ему свои увлечения: с шести лет Егор наравне с папой покорял таежные тропы, знал, как развести костер одной спичкой, и мог перечислить все съедобные грибы, растущие в Восточном Казахстане.

Марина же постепенно стала уставать от такой жизни. Хотелось вместо очередного пешего рейда по горам понежиться на дорогом курорте, завести дачу, чтобы проводить там выходные с комфортом. Да и любовь к романтику-Вадиму постепенно остывала. Когда сыну исполнилось двенадцать, родители решили развестись. 

Мальчик остался с мамой, которая через некоторое время встретила Владимира. Он ничем не походил на ее первого мужа. Состоятельный, солидный, предпочитающий путешествия с комфортом, увлеченный автомобилями.

Вот только отношения у отчима с пасынком не сложились сразу. Воспитанного и доброжелательного Егора словно подменили. Он открыто хамил новому мужу матери, чуть что — убегал на улицу. Возвращался поздно, не реагируя на возмущение Марины. Однажды Владимир, видя, как беспокоится жена, попытался сделать пасынку замечание, тот резко огрызнулся в ответ. И мужчина не выдержал — накричал на парня и попытался проучить с помощью рукоприкладства.

На следующий день Марина пришла домой с работы и застыла на пороге — вся передняя была залита кровью. Оказалось, что Егор попытался вскрыть себе вены, но, слава богу, что-то пошло не так. Потоки крови скоро иссякли, и парень сидел в своей комнате, тупо глядя на затянувшиеся порезы.

Марина, плача, бинтовала сыну запястья, а тот горячо говорил, что хочет, чтобы все было по-старому. Чтобы папа вернулся, снова были вечера втроем у телевизора, походы и песни у костра, а этот… пусть просто уйдет.

Мать попыталась объяснить мальчику, почему это невозможно. Тот молча выслушал и промолвил: "Ладно, в другой раз буду умнее". И глаза у него при этом, по мнению Марины, были нехорошие. Она так и не поняла, что этим хотел сказать сын.

С тех пор жизнь для Марины превратилась в круг­лосуточное бдение. С работы она буквально бежит, стремясь быстрее оказаться дома и убедиться, что с Егором все в порядке. Вскакивает ночью на малейший звук. Редко встречается с подругами, пропуская праздники и посиделки. "Это теперь мой страх навсегда", — считает женщина.

От советов знакомых, рекомендующих обратиться к специалисту-психологу, Марина отмахивается. 

— К школьному психологу пойти — значит смириться с тем, что Егора все учителя будут считать ненормальным, — убеждена она. — К психиатру тоже нельзя, вдруг сын решит, что и я его в сумасшедшие записала. Не сделать бы хуже!

Делают, что могут

По информации управления образования, в 2022 году в регионе было зафиксировано восемь фактов суицидального поведения, из них два — завершенных. За истекший период нынешнего — также восемь, из которых одно самоубийство состоялось.

Образовательные организации ВКО прилагают массу усилий, чтобы таких случаев становилось меньше. 

— В школах действуют психологические службы, в состав которых входят заместители директора, педагоги-психологи, социальные педагоги, — сообщила заместитель руководителя областного управления образования Алима Акылбек. — С 2015 года в области создана ассоциация школьных психологов, деятельность которой связана с созданием условий для повышения профессиональной компетенции специалистов, обмена опытом в поисках решений проблемных вопросов.

Помимо этого, в школах региона постоянно проводятся мероприятия по укреплению семейных ценностей, формированию позитивного мышления и мировоззрения, навыков конструктивного разрешения конфликтов, воспитанию доверительных отношений между детьми и родителями.

Профилактические меры — это конструктивный подход к тому, чтобы сократить количество суицидов в целом, но каким образом работают психологи, чтобы не допустить повторных попыток ребят расстаться с жизнью?

— Со стороны организации образования после каждого суицида проводится всесторонний анализ и психологическое сопровождение детей, — пояснила Алима Акылбек. — Кроме того, дети с суицидальным поведением находятся под наблюдением врачей.

Подчеркнем, что это в том случае, когда факт попытки самоубийства становится достоянием гласности, но, как показала история нашей героини, бывают случаи, которые родители ни за что не желают обнародовать.

— Есть проблема стигматизации психологической помощи, — согласилась с нами детский психолог Лилия Куземко. — Неумение родителей отделять функции психологической помощи от психиатрической, вызывающее страх и несогласие сотрудничать. Это очень мешает своевременно выявлять риски у детей и оказывать им помощь.

С позиции специалиста

В практике заместителя руководителя по профилю Дворца творчества школьников Лилии Куземко встречались случаи работы с подростками, проявляющими склонность к суицидальному поведению.

— Мы оказываем не реа­билитационную, то есть не врачебную, а консультативную психологическую помощь, — подчеркивает специалист. — Наша задача, когда мы вступаем в контакт с этими детьми, — снять эмоциональное напряжение, которое возникло в результате столкновения с тяжелыми переживаниями. 

Психологу, работающему с юным самоубийцей, необходимо проявить эмпатию — способность понять ситуацию, в которой оказался ребенок, а также испытываемые им чувства и неудовлетворенные потребности.

— Нужно принять эти эмоции, отразить и затем помочь ребенку быть принятым, — поясняет Лилия Петровна. — А дальше это принятие, которое он ощущает на этапе эмпатии, позволяет сделать так, чтобы ребенок открылся, и можно уже начать работать над ситуацией, в которой он оказался. Оказывать ему поддержку в этой ситуации, искать и выявлять стратегии реагирования, которые в этой ситуации были не совсем адекватными. Помочь ему обрести новые навыки, которые будут помогать контактировать с реальностью. И искать новые пути выхода.

При этом у подростка тренируются навыки устойчивости и выживаемости. Поэтому способность специалиста сопереживать, видеть ребенка таким, какой он есть, а затем прилагать совместные усилия по разрешению проблемы, помогает спасти жизнь.

По мнению психологов, один раз сработавшая стратегия поведения закрепляется в психике подростка и может применяться им снова. Так действует, к примеру, суицидальный шантаж.

— Если ребенок или подросток применил какую-то стратегию и она позволила добиться результата, то, по мнению ребенка, этот способ становится удачным в решении его проблемы, — подтверждает Лилия Куземко. — Это может быть конструктивная стратегия, равно как и деструктивная. В любом случае, если стратегия помогла добиться цели, то она закрепляется. Если она непродуктивна, то для того, чтобы изменить ее, специалист должен, во-первых, вместе с ребенком найти и выявить эту стратегию, понять, как он действовал, исходя из каких намерений. У ребенка всегда намерение хорошее, а вот путь, который он выбирает, — не всегда. Во-вторых, специалист должен показать ребенку, что его стратегия непродуктивна или приносит ему много негативных переживаний и опыта. 

На третьем этапе психолог помогает своему подопечному найти альтернативный способ достижения цели. Здесь важно продолжить поиск, исключить фрустрацию, с которой он неизбежно сталкивается, и помочь ему преодолеть негатив.  

— Второй путь — это не изменение стратегии, а изменение целей, — поясняет Лилия Петровна. — В этом случае важно найти вместе с ребенком тот смысл, от которого стоит отказаться. И пережить его утрату. А потом уже найти новый смысл для того, чтобы продвинуться к достижению новой цели. После того как она появляется, ребенок прилагает усилия к ее достижению. В этом проявляется желание жить.

Зачастую такой подход срабатывает даже без дополнительной психиатрической терапии.

— В нашей практике был случай, когда ребенок из-за невозможности изменить мамино поведение и возникшего из-за этого отчаяния решил, что ему необходимо либо расстаться с жизнью, либо уйти в детский дом, чтобы не сталкиваться с болезненными отношениями с мамой и болезненным отношением к себе, — вспоминает Лилия Куземко. — Мы рассмотрели альтернативные пути. И совместно с комиссией по защите прав несовершеннолетних приняли решение о передаче подростка под опеку родственникам и переезде в другой город. То есть цель, которая ребенком была поставлена, мы реализовали другим способом, наиболее безопасным и комфортным. Сейчас  ему уже 18 лет, он успешно учится в колледже в другом городе. Мы до сих пор с ним на связи, поддерживаем его, находимся в контакте. И после того как мы с ним начали эту проблему разрешать, у него попыток суицида не было.

Вместо послесловия

Профессионалы считают, что, помимо нежелания родителей выносить сор из избы, для качественной реабилитации подростков-суицидентов в ВКО существует еще немало препон.

— Прежде всего, мешает главное — недостаточно качественная подготовка специалистов, — уверена Лилия Куземко. — Или их отсутствие вообще. Нет требований к выпускнику вуза в части усвоения профессиональных навыков. Есть требования по поводу теоретических знаний — дипломные работы они пишут и так далее. Но вот в части прохождения собственного исцеления, интервизии (представления психологической работы в среде коллег, равных по опыту и статусу), супервизии (работы психолога с более опытным коллегой), владения технологиями психологического консультирования и сертификации — это у нас сейчас не проводится. И люди, овладевшие какими-то теоретическими знаниями, сразу приступают к практике. Практика, которую они проходят, — это в основном та, что формирует специализацию. Но этого недостаточно без отработки собственных внутренних проблем для того, чтобы специалист смог погрузиться в свою будущую работу, смог исцелиться, чтобы потом исцелять других.

Также специалисты отмечают разбросанность функций психолога, особенно в системе образования. У школьного психолога внимание нацелено в основном на диагностику, а не на оказание непосредственной помощи. Кроме того, ощущается недостаток кадров и в медицинской отрасли. К примеру, в регионе не хватает профессиональных суицидологов, а чаще всего их нет совсем. Все это создает препятствия для эффективного оказания помощи несовершеннолетним.

В идеале, по мнению психологов, региону необходим специальный центр психологической реабилитации детей и подростков, под крышей которого собрались бы все нужные специалисты: психологи, психиатры, гештальт-терапевты, суицидологи, специалисты по релаксации и так далее.

— У нас есть Центр психического здоровья, но эта структура объединенная — наркодиспансер и психиатрическая служба. Она больше осуществляет медикаментозное лечение, — отмечает Лилия Петровна. — Не хватает широких специалистов, которые могли бы психотерапевтическую помощь оказывать, психологическую. А детских психиатров и психологов — и подавно, особенно в детских медицинских учреждениях, в СВА. Поэтому, если бы была служба, которая бы решала актуальную задачу сохранения психического здоровья детей и оказывала комплексную помощь, это было бы очень хорошо.

Мира Круль